Как вы считаете, в России люди готовы решать социальные проблемы? И есть ли в обществе понимание существующих социальных проблем?

С.Р.: На мой взгляд, у активной части общества такое понимание, безусловно, есть благодаря и социальным сетям, и различным ресурсам. Особенно это характерно для крупных городов, где повышенная социальная мобильность, где много молодых людей вовлечены в бизнес, имеют время, понимание и способность заниматься социальными проектами. Поэтому ситуация меняется достаточно активно и позитивно в лучшую сторону, учитывая, что 10 лет назад эти темы вообще не обсуждались.

Значит, большую роль играет региональный фактор? При таком расслоении в обществе, при сильной активности в центрах и слабой на перифериях можем ли мы говорить о развитии именно массовой благотворительности?

С.Р.: Безусловно, есть запрос на сетевые проекты, проекты, вовлекающие большое количество участников. Но здесь другой вопрос. Что значит «массовый»? Это один регион или один город, один субъект? Ведь наша страна – это лоскутное одеяло из множества субъектов с достаточно ограниченной мобильностью за пределами границ этих субъектов. Если, конечно, не считать Москву, потому что Москва очень много перетягивает на себя с точки зрения и бизнеса, и активной части населения. Поэтому да, мы видим, что сетевые благотворительные проекты сегодня востребованы и ключевая концентрация населения, конечно, является необходимым элементом для успеха сетевого проекта. Города-миллионники, города с населением больше 250 тысяч человек – это достаточная база для того, чтобы быть опорной точкой для сетевого проекта. Особенно там, где есть вузы, как правило, там, где люди готовятся к следующему этапу своей профессиональной карьерной жизни. Люди думают о том, что делает их более привлекательными для будущих работодателей. Участие в проектах с социальной ответственностью, вложение времени в это – для молодых людей часто является плюсом в продвижении дальше в карьере и в бизнесе.

То есть мы говорим не о повышении чувства ответственности, а о том, что люди решают свои конкретные задачи, участвуя в благотворительности? Благотворительность и корыстный интерес как-то не смотрятся вместе.

С.Р.: Я бы не называл это корыстным интересом. Я думаю, что это естественное понимание ценности. И тот ресурс, который у тебя есть, как правило, это время или для некоторых деньги – это то, чем ты можешь распоряжаться. И наиболее активные наши коллеги, сограждане вкладывают это в благотворительные проекты, где отдача менее ощутимая, но она есть. На мой взгляд, это страховой полис для будущих поколений и вложение в ту атмосферу, в которой будут расти наши дети. Сегодня вкладывать в социальный проект – это значит обезопасить будущее, в том числе своих родных и близких, которым, может быть, придется прибегнуть к такой же необходимой мере, никто от этого не застрахован.

Это основная мотивация для того, чтобы участвовать в благотворительных проектах?

С.Р.: Я не думаю, что это основная мотивация. Вообще очень трудно говорить, потому что это очень личное дело для каждого. У всех своя цель, но я думаю, что для многих это осознание того, что мы все часть одного общества, мы несем определенную ответственность, в том числе и за социальную инфраструктуру, которая у нас недостаточно прочная и не способна поддержать в тяжелые жизненные моменты людей, которым нужна помощь. В этом плане мы еще достаточно молодое общество и слишком нацелены на себя. В этом ничего страшного нет, но это означает, что нам просто нужно больше работать.

Как это сделать в условиях сильного уровня недоверия, существующего в обществе? Многие, например, не принимают благотворительные фонды, не понимают, зачем они нужны?

С.Р.: Когда мы произносим слово «доверие» в применении к российскому обществу, то это вообще очень сложная вещь. Уровень, радиус доверия очень узкий, очень ограниченный. Этот круг включает в лучшем случае близких людей, семью, и то не всегда, не говоря уже о том, чтобы доверять совершенно незнакомым людям. Здесь обществу предстоит очень большой путь, и благотворительность здесь один из очень эффективных инструментов для пробивания брешей в этих барьерах недоверия, которые сегодня существуют между людьми. К сожалению, мы слишком не мобильны в плане того, с кем мы общаемся, с кем мы работаем. Благотворительность здесь очень важна, чтобы вовлекать людей и делать их соучастниками в проектах, которые, может быть, им никогда в голову бы не пришли, потому что они с такими вызовами не сталкиваются никогда в повседневной жизни.

Достаточно в благотворительной сфере инструментов, чтобы пробивать эти бреши в недоверии?

С.Р.: Да, я думаю, что достаточно. Как правило, это начинается с понимания, что твои время и твои деньги, которые ты тратишь на проект, приносят конкретную пользу, и ты получаешь удовлетворение и личный эмоциональный подъем, когда то, что ты смог сделать, кому-то принесло пользу. Включается механизм воспроизведения добра, который в более стабильных обществах достаточно хорошо работает. То есть люди, помогающие тебе, понимают, что в будущем ты будешь готов помочь совершенно незнакомым людям, в числе которых могут оказаться и их знакомые. Когда у тебя есть ресурс, ты должен быть хорошим управляющим этого ресурса, в данном случае я говорю про средства, время, талант, когда ты можешь с точки зрения не столько денег даже, сколько компетенции и наличия менеджерских историй успеха помочь благотворительным организациям добиться результатов.

Благотворительность, на мой взгляд, слишком узко рассматривалась, и всегда ожидание было, что придут просить деньги. Почему для меня было важно вовлечение в фонд «Дорога вместе»? Это проект, с которым я уже 15 лет знаком. Для меня было важно, что мы как организация инвестируем в устойчивую благотворительность. Мы не просто собираем деньги, передаем их на проекты и следим за тем, чтобы они были правильно использованы. Мы еще ожидаем, что организации, с которыми мы работаем, будут сами способны улучшать свою работу, сделать следующий свой проект эффективнее, вовлечь новых доноров. С моей точки зрения, это кардинально другой взгляд на индустрию благотворительности именно как на индустрию. Понимание, что это не просто круг добрых людей, которым приятно делать добрые вещи, нет. Их карьерная история –это не просто «мы занимаемся помощью старым и больным». Это замечательно, но покажите мне, что вы делаете сегодня лучше, чем в прошлом году, и как вы собираетесь в следующем году делать это лучше, чем сейчас.

Как вы думаете, многие именно так подходят к участию в социальных проектах – сделать не для галочки, а будучи искренне заинтересованным в результате?

С.Р.: Знаете, иногда кто-то начинает делать для галочки, а потом это становится привычкой. Есть интересное исследование – если ты хочешь, чтобы что-то стало твоей привычкой, ты должен потратить на это 66 дней. Поэтому давайте не списывать со счетов тех, кто делает что-то для галочки. Вдруг, человек, который 10 лет для галочки помогает дому престарелых, приходит в следующий раз на годовщину, например, и становится одним из ключевых мотивационных спикеров для тех, кто в такой дом попадает. Благотворительности нет хорошей и благотворительности нет плохой. Есть эффективная, более эффективная и менее эффективная. Если вы кому-то дали рубль, вы не хуже того, кто дал сто рублей. Не этими масштабами нужно, на мой взгляд, мыслить.

«Забег в высоту», который состоится 3 сентября, или «Добрая Москва», которая состоится 6 сентября, – это эффективная благотворительность? Какие задачи кроме непосредственно сбора средств решают такие мероприятия?

С.Р.: Знаете, что интересно? Поскольку люди – это социальные создания, то каждый из нас, когда находится на таком мероприятии, как «Забег в высоту», или на других массовых мероприятиях начинает понимать, что это не только я, это и он, и этот еще, и этот, и я его тоже знаю, и это здорово!

Но для меня, для вас и для того, кто придет, например, покупать сувенир, будет важно понимать, что те деньги, которые он потратил на вещи отнюдь не первой необходимости, будут использованы эффективно, для достижения того, что он сам бы никогда не смог сделать. И это, на мой взгляд, ключевая вещь, которая отделяет успешные проекты от тех, которые как тусовка – ты пришел, хорошо провел время, на следующий день пошел на работу и забыл. Эффекта ноль. Со временем у людей, которые по 100 рублей дают, возникает понимание, что их 100 рублей в одиночку никогда не смогли бы привести вот к такому результату. Кто-то может сказать своему ребенку: «Помнишь, мы не купили мороженое? Я сказал, давай мы с тобой отнесем эти 100 рублей туда? Смотри, какой результат!»

И ты начинаешь немножко по-другому оценивать свои скромные силы, таланты, возможности и не ощущать, что ты один на один с этой огромной задачей. Потому что иногда, когда ты видишь весь спектр нужд и бед, с которыми, к сожалению, сталкиваются наши сограждане, от этого могут опускаться руки. Но, когда ты видишь, насколько много людей на самом деле разделяют твою позицию, это является очень хорошим мотиватором продолжать то, что ты делаешь, и, может быть, вовлечь кого-то еще из друзей. И это супервещь, которая позволяет нам расширить свою сеть знакомых, контактов, людей, с которыми мы разделяем интересы и ценности. Естественно, чем больше людей вовлечены, тем больше средств в итоге собирается через такие мероприятия. Если бизнес участвует в мероприятии, то здесь, наверное, есть и какой-то PR, но это далеко не цель. Для меня гораздо важнее, чтобы среди моих коллег, которые на 10-15 лет младше меня, появлялось ощущение, что старшие партнеры это делают не для галочки и не из-под палки. Это запускает какой-то внутренний процесс осмысления, что ценно, что важно для меня как для человека. А это в конце концов делает нас более сплоченными и, наверное, более ценными для клиентов, потому что люди нас выбирают за личные качества, а не только за профессиональные. Люди всегда выбирают тех, с кем приятно, интересно и, может быть, с кем можно что-то новое привнести в общение.

То есть для компании это еще решение бизнес-задачи через формирование лояльности?

С.Р.: Безусловно. Потому что мы все находимся на конкурентом рынке, и все наши сотрудники уходят домой каждый вечер. Люди, уходящие домой, всегда имеют выбор, прийти к тебе на следующий день или нет.

Как вы думаете, активно участвуя в решении социальных проблем, люди рано или поздно не потребуют большего участия и от власти?

С.Р.: Конечно. В принципе мы уже видим изменения, которые есть во власти, – они в том, что приходят более молодые эффективные менеджеры и ключевые показатели эффективности, которые использует бизнес, используют и передовые структуры власти. В Москве есть масса примеров, где руководством города были поставлены определенные цели, и те люди, которые оказались на позиции принятия решений, к этим целям двигались достаточно эффективно. Город очень сильно изменился за последние 3 года. Конечно, у всех нас существуют естественные ожидания, что то, что мы делаем в бизнесе и благотворительности, будет транслироваться в том числе и на наши институты власти. Но они во многом архаичны и отстают, не отвечают потребностям, которые в обществе есть. Это нормальный процесс, потому что нам эти институты достались еще с советской эпохи. Но люди, которые имеют теплые воспоминания про Советский Союз, им, наверное, еще 10-15 лет быть у руля, принимать решения, потом это будет наше время. Нам нужно готовиться к этому. Иметь выработанные модели институтов…

А они есть? Какие модели должны прийти на смену?

С.Р.: Здесь не нужно изобретать велосипед. Ты смотришь, как функционируют другие общества, как бизнес, общество и город, регион и целая страна объединяются для решения задач. Есть масса примеров, когда благотворительные проекты имеют поддержку со стороны государства, которая выражается не в деньгах, а в налоговой поддержке, например. Или, наоборот, выбираются приоритетные проекты, под которые государство выделяет определенное софинансирование. У государства есть и другие инструменты достижения целей в благотворительности. И у бизнеса есть во многом ресурс финансовый и человеческий, потому что достижение целей в благотворительности – это менеджерский проект.

У менеджеров разные взгляды. Насколько остро стоит проблема управления в социальных проектах, в партнерстве?

С.Р.: Такие проблемы всегда есть. Я думаю, что само наличие конфликта интересов говорит о том, что это хорошая проблема, а значит, несколько людей вовлечены в решение этой задачи, и у них разные подходы. Ты не можешь полностью избежать конфликта интересов, это невозможно априори, но ты должен им управлять. Но я вам скажу, что бизнес редко является генератором конфликта интересов. Обычно конфликт интересов возникает, когда встречаются государство и благотворительная организация. Государство уже на этой поляне играет. Благотворительная организация видит, что это можно делать эффективней, а люди, которые занимаются распределением средств, не хотят, чтобы кто-то другой более эффективно этим занимался. К сожалению, поскольку государство у нас – это тяжелая 300-фунтовая горилла, она своими движениями иногда может, даже не хотя того, серьезно кому-то помешать. Но при принятии правильных управленческих решений эффективность всего этого круговорота средств и ресурсов в области благотворительности будет совершенно другой. Эффективность будет гораздо выше. Сейчас, к сожалению, благотворительные организации работают в лучшем случае независимо от государства. Но сказать, что у них есть постоянная, устойчивая поддержка государства, тоже нельзя. Есть попытки. Москва как раз один из немногих регионов, где есть желание системно решить эту проблему. Я не пессимист. Я, наоборот, считаю, то, что мы сейчас проходим, это естественный этап профессионализации области благотворительности.

Как кризис скажется на течении этого процесса? Как оптимист скажите, в нынешней экономической ситуации возрастет понимание необходимости объединяться для решения проблем?

С.Р.: Кризис – это всегда очень хорошее время для проведения изменений. Сейчас очевидно, что у власти не хватает ресурсов на достижение тех социальных целей, которые стоят перед администрациями, они должны будут использовать уменьшающийся финансовый ресурс более эффективно. А это возможно только при вовлечении наиболее профессиональных, наиболее активных и подготовленных благотворительных организаций, которые способны такие задачи решать. С другой стороны, конечно, если говорить о ресурсах, в кризис первое, что сокращается, это благотворительный бюджет. К сожалению. Но вместе с этим хочется надеяться, что в компаниях, где такие бюджеты режутся, возникают другие возможности участвовать в благотворительных проектах, например, вовлекая сотрудников.

Можно собрать миллион с пяти самых высоко оплачиваемых сотрудников – просто во время выплаты бонуса прийти и сказать, что надо помочь, а можно вовлечь 12000 своих сотрудников, каждый из которых даст по сотне рублей. И будет сопоставимый эффект. Еще кризис делает всех более восприимчивыми к новым идеям, потому что старые, очевидно, не очень хорошо работают, на них уже нельзя положиться в полной мере. Если ты приходишь сегодня в Москву с новой какой-то историей, Москва не будет от тебя отмахиваться, как это было при Лужкове, например, когда город богато жил. Сегодня более профессиональный взгляд на использование ресурсов будет делать людей более открытыми к новым идеям и новым подходам.

Мы возвращаемся к тому, с чего начинали, говорим снова о Москве. А что будет за ее пределами?

С.Р.: У нас есть замечательные регионы – Татарстан, Калужская область, Екатеринбург и другие, где рост ВРП гораздо выше среднего по России. Это говорит о качестве управления, о качестве людей, принимающих решения. Во многом в этих регионах ситуация с благотворительностью и социальными проектами гораздо лучше даже, чем в Москве, где существует косность, слишком большой организм, которому нужно долго перестраиваться, и большое количество бюрократических ртов, которые нужно кормить прежде, чем что-то будет происходить. Более мобильные регионы с хорошим управлением демонстрируют очень благодатную почву для новых практик и пионерских проектов. Мы с удовольствием работаем за пределами Московского региона, и надеюсь, что благодаря в том числе и вашему проекту мы увидим, где существует концентрация лучших практик, и не обязательно это будет Москва. Я не считаю, что Москва – единственное место, где происходит движение в сторону совершенствования сферы благотворительности.