Как нынешняя экономическая ситуация сказалась на работе фонда «Даунсайд Ап»?

И.М.: Она, несомненно, повлияла на нашу работу. В первую очередь, мы ощутили, что компании сокращают финансирование социальных и благотворительных проектов. Кто-то от них совсем отказывается, но, к счастью, никто не говорит, что навсегда. Также впервые за многие годы мы оказались в ситуации, когда некоторые компании не могут выделить даже то финансирование, которое подтвердили нам в начале года.

Но при этом я не хочу говорить, что «Даунсайд Ап» находится в какой-то кризисной ситуации. Экономические трудности были предсказуемы, и мы вовремя поняли три вещи. Первое, что надо набраться терпения. Второе, что надо развивать более адекватные для текущей ситуации форматы работы с корпоративными партнерами. И третье, что вырастут расходы фонда на привлечение средств. В связи с этим мы стараемся вовлекать максимально большое количество сотрудников компаний в благотворительные проекты и поддерживать инициативы, которые исходят от них. Речь, прежде всего, идет о нашем проекте «СПОРТ ВО БЛАГО» наряду с традиционным волонтерством.

Частные доноры тоже видоизменяют свою поддержку: от разовых крупных пожертвований они переходят на регулярное списание своих средств. В результате мы можем получить немного меньше денег, но зато есть предпосылки получать их в течение более длительного периода. Массовых доноров, жертвующих небольшие суммы на регулярной основе, становится больше благодаря планомерной работе с людьми. Это для кого-то прозвучит странно, но в России мы уже были свидетелями такого «донорского поведения» в прошлый кризис. И мировая практика говорит о том, что благотворительные пожертвования в годы затяжных экономических спадов не сразу реагируют падением вниз, а плавно снижаются. Но что интересно, они быстрее возвращаются на прежний уровень, чем, собственно, экономика.

Это про финансы. Но хочется коснуться и другого проявления кризиса. Вследствие текущей реструктуризации государственной системы помощи детям-инвалидам, в Москве и других регионах стали сокращаться и без того немногочисленные услуги семьям, где есть дети с синдромом Дауна. А это, в свою очередь, приводит к увеличению количества семей, которым некуда обратиться кроме нашего фонда.

А как насчет финансовой поддержки со стороны государства?

И.М.: В рамках существующих конкурсов мы несколько лет получали поддержку от Министерства экономического развития и Комитета общественных связей Москвы. Но, к сожалению, в этом году в первом туре президентских грантов нам не удалось получить ни одного гранта. Я не буду утверждать, что мы 100% должны были получить эти деньги. Это все-таки конкурс, и он имеет свои правила, прозрачные или нет – разговор отдельный. Но судя по списку победителей можно заметить, что операторы президентских грантов ориентированы сейчас на другие цели, нежели помощь детям-инвалидам.

Какие приоритеты в социальной сфере сейчас у государства? И насколько они отвечают текущим запросам и потребностям общества – они адекватны степени развития социальной поддержки?

И.М.: Если посмотреть на список победителей грантов первого тура, то очень хорошо прослеживается тенденция поддержки организаций, которые занимаются патриотическим «воспитанием» населения. На мой взгляд, государство сейчас является заказчиком темы «патриотизм», и это логично для любой власти. Другой вопрос – какие формы и форматы развития патриотизма поддерживаются финансированием? У меня есть ощущение, что шансов больше у проектов с элементами «строевой подготовки».

В то же время недавно вышло второе исследование CAF на тему частной благотворительности. Из него очевидно, что рядовые граждане в первую очередь хотят поддерживать детей в трудной жизненной ситуации. Так вот, на мой взгляд, помощь больным детям и инвалидам, должна быть последовательным приоритетом власти в любые времена и при любых условиях. Тогда не понадобится тратить миллионы рублей на продвижение идеи любви к родине, люди сами будут гордиться своей страной и помогать ей в трудные времена.

Некоммерческие организации и общество, которое хочет поддерживать эти категории нуждающихся, способны обеспечить объем помощи на уровне государственной поддержки?

И.М.: НКО с помощью общества уже и так заполняют многие пустующие ниши: открывают центры ранней помощи, оплачивают лечение, разрабатывают методики, просвещают население и прочее. И что-то они делают в больших объёмах, чем государство, или на более качественном уровне.

Профессиональные благотворительные организации не просто решают острые проблемы людей. Они также проявляют большую активность в попытках прийти к органам власти разных уровней и донести то, что знают и умеют делать для людей. Но чтобы это имело эффект, чиновникам надо на какой-то момент спуститься ниже, а фондам подняться выше в те инфраструктурные, организационные слои, где можно найти компромисс и постараться переложить вот этот живой ежедневный опыт НКО на государственные системы.

Но очень часто инициатива снизу либо теряется в коридорах исполнительной власти, либо откладывается там до лучших времен, а чаще всего её трудно тиражировать или она упирается в несовершенство законодательства.

Какое решение есть в этой ситуации?

И.М.: Мне кажется, пришло время прикладных решений, которые предполагают наличие профессиональных «посредников» между НКО и госчиновниками. Ими могут стать управленцы, менеджеры, консультанты, которые знакомы со спецификой благотворительных фондов и механизмами их работы, и понимают, как этот опыт перенести в государственную системную плоскость.

Но проблема в том, что таких компетентных и заинтересованных профессионалов практически нет. Чтобы появился пласт таких специалистов, нужно вливать финансирование в развитие благотворительного сектора как индустрии, развивать его инфраструктуру. Собственно, делать больше того, что делают немногочисленные в нашей стране ресурсные центры. Но у нас пошла мода записывать их в иностранные агенты.

Например, «Центр развития некоммерческих организаций» из Санкт-Петербурга, который обучил целую армию талантливых и преданных делу сотрудников НКО со всей страны. И сейчас ЦРНО записали в иностранные агенты... Они молодцы, что не опустили руки и не закатили истерики, а просто продолжают работать. Есть также CAF, Форум доноров, Ассоциация фандрайзеров, несколько региональных ресурсных центров. Но их должно быть в разы больше в такой огромной стране, как наша. Более того, отдельными вопросами обучения, оценки и прочими общими темами по собственной инициативе занимаются отдельные и непрофильные НКО, потому что чувствуют эту потребность сектора. Я могу привести в пример Навигатор Русфонда или обучение фандрайзингу региональных НКО со стороны «Даунсайд Ап». А ведь по сути мы – фонды помощи детям.

Если государство по-прежнему в инфраструктурных организациях будет видеть для себя угрозу и называть их иностранными агентами, то ни один здравомыслящий человек, который способен конвертировать опыт и методики благотворительных организаций в государственную систему, не захочет этим заниматься. Ведь он прямой наводкой становится кандидатом в эти иностранные агенты, потому что, даже не говоря про иностранные деньги, он начинает влиять на какие-то политические решения тем, что критикует локальные решения локальных властей. И так как правоприменительная практика по этому закону неровная, люди начинают бояться всего, и именно поэтому эта ниша остается пустой. Благотворительные фонды как решали проблемы людей на конкретном уровне, так и продолжают их решать, государство как жило в своей парадигме решения вопросов социальной сферы, так и будет жить.

Из того, что вы сказали, можно сделать вывод, что государство не заинтересовано в развитии благотворительности как индустрии. Это так?

И.М.: Если вы это скажете какому-то чиновнику, то он вам ответит, что вы заблуждаетесь и ошибаетесь. Я не хотела бы заявлять от имени всего государства, у нас для этого есть высшие руководители страны, но мое личное и профессиональное мнение, что в деле благотворительности государство занимает позицию «не возражаю», но только в тех рамках, которые оно же и обозначило. Примерно так: «вы, благотворительные организации и активисты, – молодцы. Если вам нравится этим заниматься, продолжайте, а мы дадим вам небольшие преференции, только вот сюда не ходи, здесь не говори, и тут оглянись десять раз. А передумаете, и так проживем».

А возможно ли реальное развитие в этих рамках, которые устанавливает государство, как вы говорите?

И.М.: Мне кажется, возможен бег по кругу, но не по спирали, или очень медленно – шаг вперед, два шага назад.

На самом деле, я была бы рада ошибаться. И предлагаю смотреть вперед более оптимистично. Нам в благотворительном секторе легко никогда не было, поэтому и запас прочности есть. Будем действовать в предложенных обстоятельствах.

Но знаете, что интересно. Мы в своем развитии все-таки как-то подрастаем – смотрим, как лучше работать, интегрируемся с современными технологиями, ориентируемся на то, что люди поддерживают, в какой форме поддерживают, то есть мы все-таки находимся в рынке, и наш профессионализм растет. А государство не растет в признании благотворительности индустрией и профессиональной сферой деятельности. Мне кажется, им это просто чуждо и незнакомо – у них свои парадигмы и свой взгляд на благотворительность. Пока, я считаю, и общество, и власть воспринимают благотворительность как что-то вроде приставки к телевизору, которые были популярны в 90х годах. Вот работает «телек», можно смотреть – и жизнь хороша. А вот у соседей есть приставка, с ней можно в игры играть на телевизоре. Но приставка дорогая, требует денег, ремонта, места, которого всегда мало, – ну и ладно, без приставки обойдёмся.

Возможно, такое отношение к НКО вызвано непониманием, как оценить эффективность их работы?

И.М.: Чтобы оценить нашу эффективность, нужна система показателей. Оценка эффективности социальных проектов – сложнейший вопрос во всем мире в силу разноформатности всего сектора.

Что происходит сейчас? Отдельные НКО, включая наш фонд, предлагают свои собственные системы координат в оценке эффективности. И у всех они разные, потому что мало в природе одинаковых организаций. В «Даунсайд Ап» за годы работы шесть с лишним тысяч семей были в программе, не год и не два, а по пять-семь лет. Как считать: по головам или годам, или человекочасам? И как эти данные сравнить с теми, кто помогает людям, скажем, в хосписе?

У наших организаций очень разные административные расходы и фонд оплаты труда. Наш фонд содержит штат высокопрофессиональных специалистов – 60 человек. Мы деньги собираем, чтобы платить им зарплату и содержать помещение, куда люди должны приезжать со своими семьями. А у другого фонда совсем другая механика – им достаточно офиса на 10 сотрудников, которые выполняют координационную и административную работу. И так далее.

Но даже не наши различия сейчас являются препятствием для оценки эффективности. Я возвращаюсь к разговору о ненаполненности сектора квалифицированными кадрами и компетенциями. Если учесть, сколько рейтинговых агентств, информационных ресурсов, консалтинговых компаний, которые помогают фондам и НКО понять свою эффективность, есть в странах с развитой филантропией, то мы в этом направлении просто младенцы, которые только делают первые шаги.

В России нужны специалисты, которые изучат мировой опыт, разработают критерии оценок для разных групп, проведут эту оценку, напишут выводы, рекомендации и прочее. И это о-го-го какой труд, за который кто-то должен платить. Почему бы государству не выделить на это финансирование, и не в рамках конкурса, а как госзаказ?

Бизнес тоже заинтересован в создании такой инфраструктуры. Возможно, он мог бы выступать в вопросах финансирования этих изменений вместо государства? Особенно сейчас, в условиях ограниченных госбюджетов.

И.М.: Бизнес, в частности международный, вообще способствовал развитию благотворительности в России. Было время, когда наш фонд жил только на деньги компаний, от государства мы ничего не получали, а частные лица про синдром Дауна вообще ничего знать не хотели. Бизнес и сейчас вкладывает средства в развитие сектора и его инфраструктуры. Но ожидать от них большего не стоит, потому что это не их профиль, и говорить о том, что бизнес должен еще что-то на себя взять, особенно сейчас, тоже не стоит.

Знаете, я в сфере благотворительности в России работаю с 2001 года, и все это время идут разговоры о том, что ответственный бизнес достоин налоговых льгот. При этом в 2003 году в рамках встречи на очень высоком государственном уровне была озвучена позиция власти, что она не готова давать никакие налоговые преференции компаниям, потому что остается высокий риск ухода от налогов. Но это было 12 лет назад!

Что сейчас движет государством, мне непонятно. Либо нам не говорят всего, либо денег жалеют и не видят пользы. А могло бы сложиться взаимовыгодное партнёрство власти, частного сектора и некоммерческих организаций, с разделённой ответственностью за страну.

Кризис может стать стимулом для того, чтобы развивать партнерские отношения, о которых вы говорите?

И.М.: Может. Кризис всегда открывает новые возможности. Но чтобы начать что-то делать, нужны компетентные лидеры, а им нужна поддержка со стороны государства. На одном энтузиазме мы далеко не уедем.