Почему в России состоятельные люди занимаются благотворительностью и меценатством? Существует мнение, что это дополнительная десятина, которую все богатые люди должны платить. Что их мотивирует на самом деле?
А.И.: Богатые люди на виду. Но благотворительностью занимаются далеко не только состоятельные люди. Поскольку богатые составляют меньшую часть населения, к ним особое внимание. Важно помнить, что, как говорил Преподобный Варсонофий Оптинский, «можно обладать миллионами, но сердце иметь у Бога и спастись. Можно привязаться к деньгам и в бедности погибнуть. То, что исходит от чистого сердца, от искреннего желания помочь кому-то, это и есть благотворительность настоящая. Для этого не нужно быть богатым или бедным, достаточно иметь желание или даже добрые помыслы. Можно вообще не иметь средств, но, думая хорошо о людях, оказывать им ещё большую помощь, чем деньгами. Все относительно.
М.З.: Есть определённые правила в этой жизни: государство, по мере возможности, поддерживает бизнес, бизнес поддерживает государство. Я бы даже не стала эту историю связывать с благотворительностью. Естественно, благотворительность – это добрая воля человека. Недаром в дореволюционной России некоторые купцы до 100% прибыли тратили на благотворительность. И это после уплаты налогов.
Правильно ли, что в России есть благотворительность массовая в обществе, среди людей, которых никто не принуждает, а есть долг, бизнеса и состоятельных людей?
А.И.: Понимание долга у каждого свое. Роль государства, скажем, состоит в создании и укреплении условий для развития общества. Вот, к примеру, предприниматель реализует свою работу в каком-то регионе, к нему приходят местные власти и говорят: «Ты молодец, ты делаешь нужное дело, платишь налоги, но у нас есть еще реальные проблемы, мог бы ты поучаствовать?» Он говорит: «Да, конечно, я поучаствую». Суть в том, что предприниматель, чаще всего, заинтересован в развитии того общества, среди которого он работает. Местные же власти, управа, администрация, одним словом, не менее в этом заинтересована. И вот здесь как раз пересекается общий интерес, на основе которого рождаются прекрасные проекты ГЧП. В итоге выигрывают все стороны.
Мы знаем, что Вы долгое время самостоятельно финансировали реконструкцию детского приюта. Чем Вы руководствовались при выборе этого объекта?
А.И.: Исторически сложилось, что у нас теплые отношения с патриаршим подворьем Николо-Перервинского монастыря и настоятелем Владимиром Чувикиным. Это первое. А второе – монастырь является уникальным явлением: там есть семинария, там был раньше приют для глухонемых детей до революции. В советское время там была школа, потом произошёл пожар, здание было разрушено. В целом, идея просвещения в России – важнейшее поле деятельности и, исходя из этого, у нас совместно с монастырем возникла идея восстановить здание и создать в нем гимназию. Так потихоньку сложилось понимание необходимости существования этого здания как своего рода просветительского центра, где детям с самого раннего возраста будут создавать условия для того, чтобы они познавали смысл жизни, в том числе, через обучение с любовью. Недаром говорят учение, что учение – свет, а не учение – тьма. И в 2006 году был создан фонд, о котором вы слышали, «Неопалимая Купина», и началось строительство, в том числе и с привлечением средств через подрядчиков «Сити-XXI век», это дочерняя компания «Новард Групп». Правительство Москвы поддержало проект, выделило субсидию. Без их средств невозможно было бы представить это здание в том виде, в котором оно сегодня существует. В 2013 году в Центре была открыта общеобразовательная Гимназия, в которой сегодня обучается около 80 детей. В Гимназии реализуются различные направления деятельности, включая изучение греческой культуры и греческого языка, истории Церкви, в том числе, Византии. При этом, в учреждении обучаются самые разные детки, в том числе, из семей, оказавшихся в трудной жизненной ситуации, которые также имеют возможность проживать в Центре. Центр, кстати, обладает потенциалом и для инклюзивного образования.
М.З.: Без средств Группы компаний «Новард» это было бы очень сложно сделать. И без участия «Сити-XXI». И без участия государства. Поэтому этот проект можно назвать успешным примером проекта ГЧП, который также проистекает из личных ценностей и особого мировоззрения инициаторов всего процесса. Вообще, никакого особого секрета успеха в принципе не существует, так как, если у держателей процесса есть вера в дело, любовь к нему и надежда на процветание идеи, олицетворением которой является, в том числе, обозначенный проект, то все обязательно гармонично складывается.
как состоятельные филантропы оценивают целесообразность проектов?
А.И.: Конечно, у меня есть свое видение, и в то же время, для меня важно мнение моих партнеров и коллег перед принятием решения по выделению средств, поэтому мы советуемся между собой. Слава Богу, в окружении есть люди, которые помогают оценить целесообразность этих проектов. В компании функционирует отдельное подразделение, которое отвечает за осуществление благотворительной деятельности.
Важно отметить, что вся стратегия с социальной сфере, если так можно выражаться, не противоречит, а лаконично вписывается и в мои личные представления о том, кому и как надо помогать. Что касается эффективности, хотел бы отметить, что как раз в ее отношении не даром говорят, что творить благие дела стоит делать с рассудительностью. Ведь можно на тысячу рублей, грубо говоря, накормить двух людей, а можно десятерых, поэтому мы в компании стараемся оценивать эффект. Впервые в этом году провели анализ результативности деятельности в 2014 году. Дело это не бесполезное. Кстати, исследование «Ценностные основы социальной деятельности российского предпринимательства», которое мы провели, показывает, что, чем меньше компания, тем ближе находится владелец к принятию решения о распределении и организации благотворительных средств. Чем крупнее компания, тем более систематизирована эта деятельность.
М.З.: Как мне сказал Андрей Андреевич однажды, и президент может ошибаться. Он всегда советуется и вообще он не самоуверенный человек. Большая радость, когда тебе доверяют. Лично мне отрадно, что и мое видение не является для него последним. Есть и другие сведущие товарищи в компании, с которыми мы в одной рабочей группе, чье мнение не менее важно, чем мое.
Воспринимают ли благотворители свои пожертвования как социальные инвестиции и Как оценивается эффект от этих инвестиций?
А.И.: Любой эффект можно оценить. Всё зависит от цели. Если цель – повысить уровень образования, то измерить это можно тем, сколько учеников обучается, как они учатся, какой рейтинг у гимназии. Конечно, у нас есть цель глобальная – укрепление духовно-нравственных ценностей. И одним из приоритетов является просветительская деятельность. Отложенный результат мы стараемся измерить в каждом проекте индивидуально, потому что проекты очень разные. Есть помощь Церкви, как измерить эффект? Вот, к примеру, мы помогаем «Правмиру», и измеряем эффектколичеством людей, которые регулярно посещают сайт и до которых доносится информация, в создании которой мы играем определенную роль с точки зрения софинансирования. Мы понимаем, что эффект и возврат не измеряется деньгами и монетизировать его неправильно, но его можно измерить. И всё это закладывается в целеполагание.
насколько популярно в России развитие частных благотворительных фондов?
А.И.: Может, в России, в прошлом десятилетии практически отсутствовало доверие к фондам у населения. Однако, сегодня можно наблюдать, что доверие растет. И показателем этому является появление все большего числа фондов, которые работают непосредственно с общественностью. Взять, к примеру, Фонд «Вера», «Подари жизнь», «Жизнь как чудо» и другие. Более того, появляются реальные проекты, которые приводят к реальным результатам, и вся эта история, к тому же, является прозрачной и понятной.
М.З.: Деятельность фондов призвана формировать доверие со стороны общественности. Мы с вами понимаем, что самый главный благодетель — это наши сограждане. Компания может давать деньги, может не давать, а если есть фонд, то это дает большую возможность общественности соучаствовать в реализации проектов. В частности, фонд, который учрежден нашей компанией, «Неопалимая Купина» ориентирован на фандрайзинг среди общества. Да, он свою функцию выполнил по сбору средств для строительства Центра, о котором ранее говорилось. Сейчас мы развиваем другие направления в рамках этого фонда: помощь детям с нарушением опорно-двигательного аппарата, например. Как мы это делаем? Ищем нуждающихся деток, сотрудничаем с рядом других фондов («Милосердие», «Православие и Мир», «Русфонд» и другие), собираем средства, организуем лечение. И делаем мы это, подчеркну, не только на корпоративные деньги, а также на собранные средства извне.
Могут ли известные состоятельные люди стать стимуляторами общественного доверия к благотворительности?
А.И.: Более того, не могут стать, а являются. Вообще публичные люди зачастую являются основой для формирования общественного мнения. Ингеборге Дапкунайте, Чулпан Хаматова, Константин Хабенский и многие другие – посмотрите, каким благим делом заняты эти, казалось бы, не связанные напрямую с благотворительностью люди. Почему? Потому, что они осознают свои возможности перед обществом и хотят помогать. И среди владельцев частных капиталов, слава Богу, если люди, которых по праву можно сравнить с сознательнейшими купцами золотого века, чья меценатская деятельность исходила, прежде всего, из сердца.
М.З.: Те, кто составляют верхушку социальной лестницы, не словом, а делом доказывают важность социальной деятельности. Да, рынок благотворительности сегодня оценивается сотнями миллиардов рублей, у которых источник, зачастую – узкий круг лиц, но что в этом плохого? Именно они призваны стать катализатором изменения нас, общества, к лучшему. Если будет запал сверху, хороший пример, то неминуемо это увидят и внизу. А солнце ведь светит для всех одинаково…
Государство как-то регулирует филантропическую деятельность состоятельных россиян? в чем его роль в данной ситуации?
А.И.: Я говорил ранее, в чем роль государства. Будет оптимально, если найдется как можно больше точек рандеву, где интересы государства и бизнеса, отдельных граждан пересекутся. Тогда возможна синергия: успешное сотрудничество для построения здорового общества. Все предпосылки для этого есть. Важен диалог, которому предшествует сознательное желание менять жизнь к лучшему.
Я согласен с профессором Осиповым, который говорит, что успешная компания — это не обязательно та компания, которая является транснациональной корпорацией и генерирует миллионы прибыли. Успешная компания – это та компания, которая делает доброе дело. Однако, не будем забывать, что без финансовой отдачи, экономической эффективности, доброе дело ограничится намерениями, а не конкретными результатами. Все эти аспекты являются важными звеньями одной цепи.
Как будут выстраиваться в условиях нестабильности, отношения между государством и состоятельными благотворителями?
А.И.: Общий долг государства и предпринимателей состоит в объединении усилий для процветания общества. Бизнес может давать деньги, давать pro bono, свои ресурсы, чтобы помогать обществу развиваться. Роль же государства поддерживать инициативы, давать коридор для их реализации. Приведу пример из дореволюционной России: достопочтенный купец Алексеев, став градоначальником Москвы, в том числе, своими собственными средствами вложился в организацию водопровода в городе. Так вот, к каждому зданию были подведены трубы, кроме одного – дома, где проживал сам Николай Александрович. И еще сколько имен хранит наша история, а это – сотни тысяч людей, которые своим личным участием облагораживали общество при непосредственной поддержке государства.
Почему наши филантропы отстают по объемам социальных инвестиций от западных коллег?
М.З.: Почему на западе занимаются этим больше? А кто сказал, что больше, кстати? По разным причинам, я думаю, подход к благотворительности разный везде. Понимаете, в Америке идею национальную сформировало протестантство, там одна мотивация и одни условия для людей. В Индии другие, в Китае третьи, в Африке четвертые. В целом, это здорово, что там жертвуют. Но не забывайте, что все очень относительно, и то, что мы видим, может, не являться объективной реальностью.
А.И.: Я бы не стал говорить, что там больше занимаются благотворительностью, а у нас меньше. Я бы даже не стал сравнивать эти истории: там свои ценности, своя ментальность, свои мотивы. Мы, кстати, в рамках исследования сравнивали западные компании с российскими в части мотивации. И исследование показало, что они благотворительностью, социальной деятельностью занимаются из более практичных интересов, направленных на удовлетворение, прежде всего, материальных нужд. Но человеку русскому больше нужен какой-то высший смысл. Может, поэтому в России не до конца систематизирована благотворительность, что наши люди не всегда рационально мыслят, а творят добро по велению сердца, что логичному анализу едва ли может поддаться.
