Что в России понимается под термином «социальный предприниматель»?

С.Г.: Есть, по сути, мировая практика понимания, что такое «социальное предпринимательство» и есть российская практика. В мире социальные предприниматели – это лидеры социальных изменений, которые формируют новые социальные сервисы для тех категорий граждан, которые объективно не могут решать свои собственные проблемы. Например, для людей с ограниченными возможностями, для бывших заключенных и т.д. В принципе, в этой практике социальное предпринимательство идет в двух направлениях. Первое направление – это занятость этих людей, а вторая – это создание социальных или экономических сервисов для этой категории людей. Россия, по сути, идет в этом же направлении, но мы трактуем социальное предпринимательство существенно шире, включая в него и предпринимательство в социальной сфере. В России термин закреплен постановлением правительства №1605 от 30 декабря 2014г. И, по сути, фигурирует только в документах министерства экономического развития РФ. Там под социальным предпринимательством понимается либо занятость социально незащищенных категорий населения, либо сервисы или услуги в социальной сфере.

Можно ли говорить, что социальное предпринимательство – это, как правило, удел небольших компаний?

С.Г.: Смотрите, если есть социальное предпринимательство, то мы можем отдельно выделить социальное предприятие. И у него бизнес-модель строится достаточно интересно. Социальный предприниматель, во-первых, выбирает целевую аудиторию, с которой он бы хотел работать. Например, аутисты. А дальше он оценивает их сильные стороны и слабые стороны. Сильна сторона – это то, что они могут классно работать с большими массивами данных, у них так мозг устроен. Какая у них слабая сторона? Они плохо коммуницируют, плохо интегрированы в общество. Социальный предприниматель смотрит, не как бы занять этих людей, а как их профессионально раскрыть, чтобы они чувствовали себя людьми всегда. И он смотрит, где их сильная сторона максимально применима, где ее можно капитализировать. Это, в частности, IT, это фарма, то есть это те области знаний, где требуется высокая концентрация и высокая точность. Но, чтобы преодолеть их слабую сторону им необходимо выстроить компенсаторный механизм. Вот социальное предприятие сочетает в себе занятость этих людей с точки зрения раскрытия их талантов, и социальную работу – интеграцию их в общество. Есть в мире такая фирма, которая называется «Специалисты». Она как раз работает с аутистами. Они основали большую консалтинговую компанию, которая занимается IT-консалтингом. И их прибыль идет, в том числе на социальную работу с этой категорией населения. В этом плане они четко показывают отличия бизнес-моделей. Например, у нас есть социальная парикмахерская, где определенным социальным категориям людей услуги оказывают дешевле. В чем здесь разница? В первом случае – это социальное предпринимательство, потому что бизнес-модель выстроена таким образом, что люди, которые выходят из этого бизнеса, будут уже свободно работать на этом же рынке же без помощи компании. Мы, фактически, изменили его мироощущение и миропонимание. Во втором случае это называется «социальная ответственность бизнеса» или даже «благотворительность», когда, по сути, вы зарабатываете деньги на одних и, таким образом, у вас есть возможность делать дисконт для других. Но это к социальному предпринимательству не имеет никакого отношения, хотя тоже хорошее дело. И в этой логике получается, что социальное предпринимательство в России – это, в основном, малый бизнес. Собственно, поэтому «Опора России» в основном этим занимается и создала специальную Комиссию. Но мы видим международную практику, мы видим что среди среднего и даже крупного бизнеса есть социальные предприниматели. Поэтому нам есть, куда расти, куда стремиться.

Бизнес-стратегия и бизнес-план социальных предпринимателей чем-то отличается от бизнес-планов обычных компаний? По каким показателям они просчитывают свою эффективность, в том числе социальную?

С.Г.: Социальное предпринимательство – это эффективный, работающий бизнес. Если этого нет, значит, это к социальному предпринимательству не имеет никакого отношения. По сути, бизнес-модель одинаковая, что для классического предпринимательства, что для социального. Но социальный предприниматель обычно не пишет бизнес-план для начала своей деятельности. Он идет и делает, по большому счету. Но, чтобы понять, что делать, он вначале должен подумать и сделать бизнес модель и финансовые расчеты. И, хотя бизнес-модели, с финансовой точки зрения, одинаковые, социальный предприниматель должен просматривать компенсаторный механизм или социальную работу для тех целевых аудиторий, с которыми он работает. Соответственно, у него на это пойдет часть прибыли, которую он будет получать. И плюс еще специфика в том, что деньгами измеряется устойчивость механизма, который выбран для решения проблемы, но эффективность этого решения измеряется как раз социальными эффектами. Например, если целевая аудитория – бывшие заключенные, то эффективность вашей работы вы оцениваете не по тому, сколько вы заработали, а, например, по количеству рецидивов, которые совершают эти бывшие заключенные.
Сейчас ведутся разговоры по поводу того, чтобы сделать специфическую бизнес модель именно для социальных предпринимателей. Как раз Фонд социальных инвестиций над этим работает. Мы смотрим, насколько это необходимо или всё-таки можно пользоваться существующими схемами. Но это все равно идет за рамками классических бизнес-моделей. И дополнительно всегда выстраивается схема по оценке социального воздействия предприятия. Там конкретно просчитывается и оценивается, какие социальные изменения происходят за счет деятельности предпринимателя, каким образом будет происходить оценка этого социального эффекта и воздействия.

Что касается модели оценки социального эффекта, она универсальна для всех или каждый должен ее разрабатывать под себя?

С.Г.: Эти механизмы универсальны, но контент будет у каждого свой. У нас есть организация Evolution&Philanthropy, которая достаточно активно занимается оценкой социальных эффектов, оценкой проектов. У них достаточно большой опыт уже накоплен. В том числе, эксперты компании адаптируют международную практику в России.

А что можно сказать об оценке качественных показателей социального эффекта, есть какая-то практика в этой области?

С.Г.: Качество оценивается социологическими методами. Грубо говоря, вы тестируете группу на входе, группу на выходе. Эти инструменты есть. Я согласен, что качественные изменения сложно зафиксировать, но, тем не менее, они поддаются измерению и фиксации, было бы желание.

Есть ли желание у наших социальных предпринимателей на данном этапе проводить такую оценку? Есть ли заинтересованность с их стороны?

С.Г.: Любая оценка – это трата ресурсов. И она проводится для чего-то или кого-то. Сами социальные предприниматели для себя свою работу оценивают каким-то образом. Но общество от них пока не требует такой оценки, потому что их деятельность не оказывает масштабного влияния. Но это не означает, что они бездумно и неэффективно работают. Они в любом случае сверяются. И, знаете, отличие социальных предпринимателей в том, что они создают такие советы поддержки что ли. Они объединяют ключевых людей, с которыми они постоянно обсуждают стратегию своего развития, полученные результаты. Фактически, это постоянно действующая система мониторинга. Причем, если говорить социологически, то это фокус-группы из ключевых стейкхолдеров. Соответственно, они обсуждают эффективность полученных результатов, эффективность модели, которую они используют и каким образом можно повысить эту эффективность.

А как государство, органы власти как относятся к социальным предпринимателям? Может ли оно рассчитывать на долгосрочное партнерство с социальными предпринимателями в части решения каких-то глобальных проблем?

С.Г.: Бесспорно, да. Государство обратило внимание на этот сектор в 2011 году. А, начиная с 2012 года с подачи Агентства стратегических инициатив, Министерство экономического развития очень плотно поддерживает эту тему, так что им огромное спасибо. Поддержка осуществляется в рамках программы поддержки развития малого и среднего бизнеса. Выделяются субсидии на поддержку так называемых центров инноваций социальной сферы, то есть на организацию инфраструктуры поддержки и развития социального предпринимательства в субъектах РФ. И там же выделяются субсидии до 1,5 миллионов рублей в этом году именно для социальных предпринимателей. По сути, это безвозвратные деньги. Помимо этого у нас в контексте предпринимательства в социальной сфере поддерживаются еще частные детские садики – они могут получить до 15 миллионов рублей. Для сравнения, если вы просто начинающий предприниматель, вы можете получить грант от государства до полумиллиона рублей, а если социальный предприниматель – до 1,5 миллиона рублей, т.е. разница в 3 раза. В целом для государства это одна из приоритетных тем и оно активно ею занимается.

По каким критериям государство определяет социальный предприниматель или нет?

С.Г.: Есть очень жесткий и четкий, конкретный набор критериев, он прописан как раз в приказе №167 Министерства экономического развития. По сути, это две вещи – либо это занятость социально незащищенной категории населения, либо это социальные сервисы, которые формируют эти предприятия. Это в контексте ответа на первый вопрос про общемировую тенденцию.
Закона, который бы регулировал деятельность социальных предпринимателей, пока еще нет. Но ведется большая работа по поводу внесения поправок в федеральный закон о малом и среднем предпринимательстве, куда как раз хотят внести понятие о социальных предпринимателях для того, чтобы можно было его более широко поддерживать со стороны министерства труда, со стороны министерства образования и т.д.

Насколько активно развивается сейчас государственно-частное партнерство?

С.Г.: Предприниматели выполняют многие вещи гораздо более эффективно с точки зрения социального эффекта и с точки зрения экономики, поэтому с ними работать выгодно. И выгодно работать долго. Но массовой практики такого партнерства пока нет, хотя есть отдельные хорошие примеры.

От кого или чего должна исходить инициатива?

С.Г.: Ну, во-первых, всё еще существует недоверие к предпринимателям в целом со стороны муниципалитетов и органов региональной власти. Они говорят: «Ну, как же мы отдадим обслуживание пенсионеров частным компаниям? Они же там всё испортят». Во-вторых – когда вы выстраиваете взаимоотношение с предпринимателями, вы выстраиваете горизонталь. А у чиновников всегда была сетка подведомственных бюджетных учреждений. Пошли, скомандовали: «Делаем это, это и это». С предпринимателями так не получится. Тут вы даете техническое задание, они его делают. То есть понятно, что нужно контролировать, проверять, но всё равно это отношения горизонтальные, а не вертикальные. И, по сути, с партнерством плохо не потому, что закона еще нет о частном и государственном партнерстве, а потому что культура эта еще не сложилась.

А что касается налогового стимулирования, о котором многие говорят, государство делает шаги в этом направлении?

С.Г.: У нас принят сейчас закон о двухлетних налоговых каникулах для предпринимателей, которые в социальной сфере работают, поэтому здесь достаточно широкие возможности. Но в целом я бы сконцентрировался на том, что нужно не с налогами играть, а выстраивать инфраструктуру для быстрого роста этих предпринимателей. У них нормальный бизнес, он хорошо поставлен, они могут платить налоги, но здесь очень важна поддержка на этапе старта, и не с точки зрения налогового бремени, а с точки зрения развития бизнеса как бизнеса. Помощь выхода в торговые сети, в получении заказов каких-то. Это очень важная вещь при прочих равных условиях, чтобы приоритет отдавался социальному предприятию. Вот вы, например, бюджетное государственное учреждение, вам нужно купить и поставить окна в здании. У вас есть выбор. Грубо говоря, одно окно стоит 10.000 рублей, и другое стоит 10.000 рублей, качество одинаковое, но первое устанавливает социальное предприятие, а другое – не социальное. По сути, выбор должен падать на социальное предприятие, если стоимость услуг и качество одинаковые. Эта пропаганда гораздо важнее, чем налоговое стимулирование.

Как общество воспринимает социальное предпринимательство? Люди вообще осознают, что это такое? Или у них остался стереотип, что это «в местах не столь отдаленных подушки шьют»?

С.Г.: По-разному. Но, конечно, в целом у нас не совсем корректный термин получается, потому что это же перевод, калька – «social entrepreneurship» – «социальное предпринимательство». И «social» в английском языке и «социальный» в русском языке носят абсолютно разные коннотации. У них «social» - это ориентированный на общество, а у нас «социальный» — это что-то дешевое. Поэтому проблема с позиционированием есть. Честно говоря, очень маленькое количество людей понимают, что такое «социальное предпринимательство». Но за счет того, что количество социальных предпринимателей увеличивается, увеличивается и число их клиентов. Поэтому мы наблюдаем позитивную тенденцию в этом плане.

А какие направления социального предпринимательства сегодня популярны в России? И есть ли зоны, где не хватает социальных предпринимателей, но хорошие ниши?

С.Г.: Когда человек идет в социальное предпринимательство, он, как правило, идет со своей личной историей. Например, датская фирма специалистов, о которой я рассказывал, или Гузель Санжапова. У датчанина сын родился с аутизмом. У Гузель в деревне бабушка живет и пасека находится. Проекты, которые связаны с ориентацией бывших заключенных, как правило, запускают бывшие заключенные. Поэтому говорить о типах бизнеса и нишах достаточно сложно. Социальные предприниматели всегда пользуются стратегией «голубого океана», потому что, по большому счету, они всегда выходят в те ниши, в которых до них никого не было. С другой стороны, например, мы работали в Пензе с девочкой Ириной Безобразовой, она запустила проект по профессиональному развитию детей из малообеспеченных семей. Она посмотрела, что надо детям? Детям нужны деньги. Всё. Соблазнов много, они хотят денег. Как дети могут заработать? Никак. Поэтому она придумала группу программирования «IT-шка» и рассказала: «За 2 месяца мы можем сделать так, что дети будут делать сайты, мы их научим, и они сразу будут зарабатывать деньги». То есть они внутри процесса обучения могут заработать. Это первое. Во-вторых, они просто всем желающим дают возможность научиться. И в-третьих они договариваются с успешными предпринимателями города, и те учреждают стипендии для детей из неблагополучных семей. Есть ли еще такие школы программирования в Пензе? Нет. Это уникальная школа. Это и есть стратегия «голубого океана». Почему она решила заняться программированием? Потому что, во-первых, Ирина сама занимается программированием. Во-вторых, у нее есть друзья, которые этим занимаются. В-третьих, это быстрый бизнес, на котором можно зарабатывать. В-четвертых, это тот вид бизнеса, благодаря которому подросток может приобрести специальность. То есть в дальнейшем, когда он оттуда выходит, он в принципе уже сможет дальше делать сайты и зарабатывать деньги. Это важная составляющая. И мы говорим: «Если ты выучишься на программиста, сможешь зарабатывать 60-80 тысяч рублей», что, естественно, для них очень привлекательно. Это всегда стратегии «голубого океана».

А какие маркетинговые инструменты доступны для социальных предпринимателей?

С.Г.: По большому счету, социальным предпринимателям нужно идти в народ. И не важно, где они работают. В большом городе или в маленьком. Даже, если в Москве он запускает в каком-то округе свои проекты, то этот округ будет о нем знать, а дальше уже всё лавинообразно. Ту же самую Гузель Санжапову знает много кто. Но она использовала два очень важных инструмента. Первое – это выстраивание социальных сетей и подтягивание еще на этапе запуска проекта ключевых стейкхолдеров. Второе – использование существующих инструментов краудфандинга, ведь, именно они позволяют выстроить каналы предпродаж, чтобы протестировать продукты. Здесь очень важно использовать те инструменты, которые есть, и работать с народом. СМИ и прямая реклама, в данном случае, скорей всего, «работать» не будут, ведь они не передают, почему вы – продукт с историей. Про те же окна. В СМИ мы говорим: «Есть окна и всё», а то, что их делают, например, глухие, этого же нет. Или массажный салон, в котором работают слепые. Почему? У них тактильные ощущения лучше, они теоретически лучше сделают массаж. И это уникальные торговые предложения, которые идут по слухам, через те целевые аудитории, которые у вас работают. Если вы работаете с пенсионерами, это вообще «лафа», они же все общаются, никакой рекламы не надо.

Да, но как людям объяснить, что, покупая какой-то товар, он несет в себе какую-то социальную составляющую? Прямая реклама не работает, а долгий путь, чтобы заинтересовать СМИ – на это нужно время.

С.Г.: Да, на это нужно время. Так не бывает, чтобы 9 женщин и 1 месяц, нужно подождать 9 месяцев. Раньше не получится. Это возделывание почвы. Это постоянная работа с вашими целевыми аудиториями, клиентами. Это достаточно длительный путь, но его надо пройти.

Что можно сказать о положении социального предпринимательства в общей системе экономики страны.

С.Г.: Недавно общались с Наталией Ивановной Зверевой – директор фонда «Наше Будущее». Мы с ней обсуждали, что сейчас будет формироваться корпорация по развитию малого и среднего предпринимательства. Уже указ подписан. И было бы здорово, если в этой корпорации было бы отдельное направление по социальному предпринимательству. У меня были опасения, что в связи с тем, что все-таки это очень маленький пока кусочек, он может потеряться. На это Наталия Ивановна сказала, что это вряд, потому что хоть процент и маленький, но динамика роста достаточно большая. И есть интерес к этой теме на уровне правительства РФ. Да, пока еще социальных предпринимателей немного. Пока мы еще нащупываем, как выстроить инфраструктуру поддержки и развития. Но, тем не менее, динамика вполне себе позитивная, и мы видим всё больше людей, кстати, что радует, молодежи, которая готова втягиваться в пространство социального предпринимательства и придумывать новые варианты решения проблем, которые не только эффективны с точки зрения результативности, но еще подразумевают эффективные экономические модели своей работы.