Музыканты «Терапевчих» приезжают не для того, чтобы наставлять или просвещать. Их цель — побыть рядом с теми, кому плохо. Каждая встреча артиста с пациентами — это не только концерт, но живое взаимодействие, обмен опытом и человеческим теплом.
Федосов Павел
Окончил философский факультет МГУ, автор двух альбомов «Песни про жизнь» и «Лечение воздухом», отец четверых детей.
— Дождь и грязь, я иду в хоспис с гитарой на спине. Выступление там — это шаг на тайную территорию. Люди здесь живут. Люди здесь умирают. Как к этому подготовиться? О чем говорить и петь? Как смотреть в глаза? Приходишь раз, другой, и все складывается.
Никто из тех, кого я там встречал, ни разу не говорил о смерти.
Чаще о молодости, детях, профессии, любимых песнях. Может, меня жалели.
Мы приходим и поем, читаем стихи и прозу, танцуем, рисуем портреты.
Афиши Терапевчих
Мы идем туда не для того, чтобы спасти этих людей - музыка не увеличивает срок жизни, не побеждает смерть, - а для того, чтобы провести с ними время.
Как на семейном или дружеском празднике: все собираются за столом, поют, улыбаются, рассказывают истории, и жизнь идет.
Наши слушатели — не только подопечные, но и персонал. Медсестры, нянечки, воспитатели улыбаются, подпевают, пританцовывают. Им тоже нужен отдых от очень трудной работы.
Волонтеры в доме престарелых
Из дневника терапевчего:
Пока ты стоишь в стороне, кажется, будто за дверями социальных учреждений заканчивается простая человечья жизнь и начинается космос страдания, где ты обязан замаскировать свою успешность или радость, следуя каким-то строгим правилам.
Но за любым порогом — жизнь! И соприкосновение с ней постепенно разрушает воображаемые границы.
Федосов Павел:
— Когда возник замысел проекта, я кинул клич в интернете: кто придумает ему название, тому конфета. Буквально через минуту мой музыкальный директор написал: Терапевчие. У него это в голове вспыхнуло.
Первое место, куда мы приехали в новом качестве, — отделение соматопсихиатрии Первой Градской больницы. А потом были хосписы в Бутове и Ростокине, концерт в поддержку «Ночлежки», паллиативные отделения больниц, дома престарелых, ПНИ, зоны...
Странное ощущение: по мере того, как нахожусь в этом проекте, у меня все чаще появляется ощущение совсем не выгорания, а наоборот — наполненности.
После встреч выхожу заряженным. Особенная радость — когда складывается общение. Парадоксальным образом в очень жестких местах типа психиатрической больницы бывают веселые жизнерадостные моменты.
Волонтер общается с ребенком
Из дневника терапевчего:
Сегодня мы снова побывали в детском доме-интернате для умственно отсталых детей с глубокой задержкой развития. К одному лежачему мальчику нужно подойти с определенного ракурса, чтобы он тебя увидел и улыбнулся. Другой любит хватать струны гитары и тянуть изо всех сил, нужно быть начеку. Третий знает слова всех песен.
А иногда происходят важные события. Мальчик, который почти все время проводит в постели, решает встать, лежачая девочка с зондом начинает махать рукой, и нянечка объясняет, что это она танцует; мальчик, который почти все время сидит, сжав кулаки, разжимает их, девочка танцует вальс с нянечкой, мальчик стучит кулаком о кулак под песню «Во кузнице молодые кузнецы».
Загорулько Аня
Загорулько Аня
Соавтор проекта «Терапевчие», окончила художественный факультет Свято-Тихоновского университета, учится на дизайнера в НИУ ВШЭ
-- Выступления в ПНИ — мои любимые. Они наполнены радостью и непосредственным откликом слушателей. В этот раз люди в зале поднимали руки и раскачивались из стороны в сторону, подпевали и жестикулировали. Мы получили мощный отклик: люди вспомнили молодость, квартирники, летние вечера с друзьями и гармошкой.
Кто-то еле сдерживал слезы под авторские песни. Нам читали стихи собственного сочинения и звали приехать снова. Хочется, чтобы любое взаимодействие с людьми, находящимися в тяжелой жизненной ситуации, с пациентами и вообще «не такими» перестало восприниматься как подвиг и геройство, ведь это просто норма.
Федосов Павел:
— Снова поем в соматопсихиатрии. Седой дядя под капельницей лежит на боку без движения с открытыми глазами, кажется, он меня не слышит. Когда ухожу, вдруг говорит хриплым голосом: «Молодец!» Я машу ему, он поднимает руку в ответ. Бабуля на кровати в углу женской палаты громко обвиняет каких-то своих мучителей, которые преследуют ее, «закапывают живого человека».
Начинается песня, бабушка затихает, приглашает присесть к себе на кровать: «Подойди сынок, хочу спеть на прощание». Мы с ней исполняем «Давай пожмем друг другу руки». Поет громко и хорошо. «Я, — говорит, — всю жизнь пела».
Молодой парень просит «Все идет по плану», сходимся на «Пачке сигарет».
Девушка со сломанной рукой рассказывает, что пела в хоре одного московского монастыря. Исполняем с ней «И снится нам не рокот космодрома».
Две медсестры устало садятся кровать и внимательно слушают, кажется, сейчас заплачут. Мужик, накрытый с головой одеялом, из-под которого виден один глаз, вдруг спрашивает: «Сколько стоит гитара, тыщ 12?» Сестра говорит: «А ведь он сам играет». В мужской палате поем: «И мы когда-нибудь куда-нибудь вернемся и будем снова с вами просто мужики».
Волонтеры в отделении соматопсихиатрии
Из дневника терапевчего:
Когда обитатели дома прикасаются ко мне, я чувствую сколько любви и ласки в них застоялось. Сколько желания прикасаться. Чувственный голод насыщается впечатлениями. Это то, что мы, волонтеры, можем принести этим людям. Совершенно неважно, что мы будем там делать. Танцевать, петь, говорить, обнимать.
Пока человек чувствует — он живёт.
Павел и Ксения Федосовы
Федосова Ксения
Жена Павла Федосова. Окончила филологический факультет МГУ. Играет на скрипке.
Мы с участниками театра «Близкие люди» были в детском онкоцентре. Пели-играли, делали ирландскую сказку с нарисованными рыцарями и феями. И мы, и дети, — все были в медицинских масках.
Мы боимся смерти, боимся болезни. Мы чувствуем вину, когда болеют другие, когда это дети. Стараемся не думать. Это получается достаточно легко.
Но зачем жизнь, если она только декорация, за которой страх смерти?
Рано или поздно все равно с ней встретишься, чужой или своей. Что может победить вину, страх, смерть? У меня один ответ — любовь и жизнь. Идти работать и собирать ребенка в школу. Идти петь, прыгать и кататься на каталке с капельницей, как дети в онкоцентре. Они сосут чупа-чупс и выхватывают у тебя скрипку, чтобы самим попробовать. И дерутся игрушечными воронами на палочках.
Федосов Павел:
Мы пели в детской психиатрии. Девочка в больших круглых очках, с пирсингом в губе, лет 15-ти сидит, закутавшись в одеяло, не реагирует на песни, смех, разговоры. Сажусь рядом, пытаюсь подобрать подходящую для нее песню, наконец на песне «Группа крови» ее губы начинают шевелится, она подпевает. Спрашиваю: «Что ты ещё любишь из Цоя?» — «Перемен». Поем, а в конце благодарим друг друга.
Медсестра вызывает детей группами на прием таблеток. Видимо, тех самых, про которые нам в прошлый раз дети объяснили, что от них спать хочется.
Веселая девочка лет пяти с протезом вместо одной ноги и маленькой левой руки просит спеть «Три танкиста».
Открываем текст на телефоне, она подпевает.
Мальчишки выстраиваются в очередь, чтобы попробовать поиграть на гитаре, несколько раз проводят пальцами по струнам, уступают место на стуле следующему. К одному мальчику пришла мама. Она уходит и говорит ему плачущему: «Не плачь, ты же мужик».
Детская психиатрия — почти в центре города. Облупленные стены напоминают о советском детстве. Почему эти дети здесь? Мне кажется, кто-то здесь не по медицинским, а по социальным показателям: с ним не справились или не захотели справиться родители.
За забором — торговые центры, машины, дома, а здесь — слепая зона, мир, который как бы не существует. Девочка подходит, чтобы обняться, мальчик просит взять его на руки. «Ура, волонтеры пришли! Приходите еще».
